Звездный колодец

Кто я? Откуда? Корни мои уходят далеко-далеко в прошлое, может быть, даже дальше, чем мне представляется сегодня. Время едино, неделимо и вечно.

Что можно вспомнить о древних ассирийцах? Ну, например, рисунок в школьных учебниках, на котором показано, как воины переплывают бурную реку на мешках из бараньей кожи, надутых воздухом. Что ж, древние ассирийцы были бесстрашными и жестокими (в духе тех времен) воинами, стиравшими с лица земли непокорные города и крепости. Это были мои далекие предки, и характер воительницы, как меня называют сейчас близкие друзья, я унаследовала, очевидно, от них.

Но не только именами царей-завоевателей осталась в истории Древняя Ассирия. Крупнейшие ее города Вавилон и Ниневия прославились математиками, астрономами, врачами. А висячие сады Семирамиды, о которых до нас дошло столько преданий и легенд, до сих пор считаются одним из главных чудес света... Надеюсь, что от этой легендарной царицы я сумела унаследовать тягу к созиданию, которое всегда было сильнее разрушения.

Ассирии жестокие цари, 
в небытие ушли вы. 
Караваном украшенных богато кораблей 
в глубины времени 
безмолвно погрузились. 
Блестящие военные походы 
и божества народов покоренных, 
поверженные в прах, и женщин плач, 
и скрип колес
по свежим пепелищам - 
все это, как истории слеза 
по коже времени, 
давно уж соскользнуло 
давно упало в землю
каплей влаги. 
Лишь доброта 
столетий не считает,
не старится -
ни горем,
ни веками. 
Я мудрой доброты 
великий кладезь 
в Ассирии любимой нахожу. 
Я дочь ее, 
и я себя ищу 
в достойном 
продолженьи 
славных дел. 
Ассирии прекрасной мудрецы, 
художники, астрологи, поэты, 
вы словом и руками 
людям душу 
и разум 
просветляли, 
вы их тело
от множества болезней 
исцеляли. 
Вы - вечно живы. 
Я к вам обращаюсь, 
как к звездам. 
Звезды - никогда не гаснут. 
И на дела и подвиги
взирают 
светло и неподкупно -
беспристрастно. 
Хотела бы я с вами говорить, 
и я иду к вам - 
я к вам приближаюсь, 
когда я людям страждущим
руками 
даю здоровье... 
Да, я твердо знаю, 
что люди
для бессмертья рождены. 
Столетия назад ученым и поэтам 
Ассирии 
уж снились сны об этом...

...Человек, который в толпе пестрого и шумного базара шел мне навстречу, - и я узнала его, а он узнал меня, - был звездочетом, и это происходило три тысячи лет назад...

Я продолжу эту историю, когда пойму, что вы не будете улыбаться снисходительно, а поверите в то, что я ничего не придумываю, а лишь вспоминаю, где и когда это было.

В начале прошлого века мои предки по матери жили уже в Иране, на берегу озера Урмия. Ассирийцы приняли христианство еще в первые века нашей эры, не отступились от него и под натиском ислама. Спасаясь от очередных гонений, предки моей матери ушли в конце концов в Россию, в Армению, а уже при Советской власти подались на Кубань, где вместе с другими переселенцами-ассирийцами основали село, которое назвали Урмия.

В нашем селе бытовали обычаи и верования, уходящие в глубокую древность. Я, например, до сих пор, когда наливаю кипяток, говорю: "Шимы алла!" ("Во имя бога!") Я как бы напоминаю тем невидимым существам (если хотите, духам), которые могут оказаться под струей горячей воды, что не забываю о них. Так учили меня родители.

А покойников, например, у нас всячески оберегали от вскрытия. Старики говорили, что у ассирийцев это не принято, что нельзя тревожить усопшего. Теперь-то я знаю, откуда это идет, - в Древней Ассирии и Вавилоне было запрещено вскрывать трупы, так что изучать анатомию врачам приходилось только на поле битвы.

Древняя Месопотамия, на землях которой селились воинственные ассирийцы, гордилась своими врачами, которые находились под покровительством бога медицины Нингишзидда (он изображался в виде змеи, обвивающей жезл, - эмблема, сохранившая свою символику и поныне). Даром исцеления были наделены и другие боги ассиро-вавилонского пантеона. И среди них была богиня Бау, созидательница жизни. Считалось, что она исцеляет прикосновением рук. Помню, и в моем роду были женщины, которые поклонялись этой богине...

Связь свою с прошлым я ощущала и через прабабушку, которая прожила сто с лишним лет. Сквозь дымку памяти встает передо мной моя прабабушка. Вот она делает какие-то движения руками, гладит, что-то шепчет, а вот берет в руки веточку и делает этой веточкой круговые движения над больным и опять что-то шепчет. Эти яркие картины врезались в мою память. В детстве, играя, я пыталась повторять ее движения, нашептывая или напевая что-то свое, рождающееся в моем воображении. Сколько болезней могла излечить моя прабабушка? Никто не смог мне ответить на этот вопрос... Но и я, умеющая сегодня многое, до сих пор не знаю, как убрать грыжу, а она это делала. И ее дочь, сестра моей бабушки, тоже лечит грыжу прикосновением ладоней. Надо бы наконец найти время, съездить в Урмию, посмотреть, как врачует грыжу моя двоюродная бабушка. А что касается моей мамы, то никаким даром исцеления она не обладала, зато очень вкусно готовила...

Предков по отцу, тоже с берегов озера Урмия, я не знаю. Мой отец, Юваш Сардис, в довоенные годы приехал в Советский Союз из Ирана по делам, но здесь женился, осел в нашем селе и проработал всю жизнь в колхозе.

Каждый ребенок берет что-то от отца и от матери, но я, как утверждают родственники, - точная копия своего отца. Для мамы я была излишне странной, ее пугали многие мои выходки, она часто меня наказывала, а отец любил меня безмерно. Он рассказывал, что я очень похожа на его сестру, которая на его глазах, когда он был еще маленьким, упала с крыши, угодив прямо в горящий тандыр (открытый очаг, который у нас на востоке разжигают во дворе), и ее не смогли спасти...

Отец иногда мог предсказать будущее. Однажды, когда он сидел за столом с друзьями, которые были старше его, отец неожиданно сказал, причем сказал серьезно и печально, что ему предстоит умереть раньше, чем им. Друзья отцу не поверили, но так оно и случилось...

Отец понимал меня, как никто. Когда я узнала, что в селе пошли разговоры, будто я "шидда", то есть ведьма, я сказала отцу, что убегу из дома, но он успокоил меня. Помню, наступила ночь, и отец начал рассказывать мне о звездном небе. Вот тогда-то под крупными и яркими ночными звездами впервые возникло у меня ощущение, что я живу одновременно и на Земле, и на тысячах других планет и никак не могу собрать себя воедино.

Среди моих первых смутных воспоминаний и такое: меня будят среди ночи и о чем-то спрашивают. Как я узнала потом, мои невразумительные ответы спросонья тщательно толковались, расшифровывались, ибо воспринимались как откровение. Почему пошла такая молва, до сих пор не знаю. Явственно помню и такой случай. Мне уже лет пять или шесть, и я просыпаюсь от того, что мама громким шепотом говорит какой-то женщине, что хватит, дескать, ребенка мучить, что прошлой ночью она уже все сказала. Но женщина настаивает, и мама восклицает раздраженно: "Да не уйдет! Она же сказала тебе, что не уйдет!" Я хорошо запомнила этот случай, но все поняла, когда уже подросла, - к нам приходила тогда жена товарища маминого брата. Ее муж увлекся другой женщиной, и она боялась, что он уйдет от семьи. И хотя я, разбуженная среди ночи, уже сказала, что не уйдет, она пришла снова - за подтверждением. А муж, кстати говоря, действительно от той женщины не ушел.

Помню и другое. Отец лежал, разбитый радикулитом, и мама взяла меня на руки и поставила голыми ножками ему на спину. Моим пяткам вдруг стало так горячо, что я испугалась. А когда почувствовала, что мне уже не горячо стоять на спине отца, он весело сказал, что теперь все в порядке. Это произошло, когда я была еще совсем маленькой и не понимала, что происходит, - папа сам позднее рассказал мне, как я тогда испугалась, помогая ему исцелиться от радикулита.

Когда мне было лет десять, случайно я увидела у моей подруги бородавки на руках и с любопытством потрогала их. Через несколько дней ее бородавки посинели, затем подсохли, побелели и... отпали. Тогда я не обратила на это внимания.

Теперь меня уже не удивляет, что со мной то и дело происходили всякие странные случаи.

Я и сейчас ложусь спать под утро и поздно встаю. А в детстве, когда мама отправляла меня в постель, я только делала вид, что сплю. Ночь - мое время. Утром, когда нужно было идти в школу, мама подолгу будила меня и, наконец сунув мне в руки портфель, выталкивала полусонную из дома.

Иногда я хитрила - пройдя метров сто и свернув с дороги, бежала к стогу сена, который стоял за домом, и зарывалась в него. Мама меня однажды выследила, разворошила сено и принялась хлестать хворостиной, но я так хотела спать, что даже не ощутила боли.

А в теплые ночи, как только в доме все засыпали, я выскальзывала на улицу, стучала условным знаком в окна своих друзей и подруг и вела их на колхозную конюшню, а то и еще дальше - за село. И принималась рассказывать им всякие диковинные истории. Мне нравилось сочинять разного рода небылицы, и, увлекаясь, я сама начинала верить всему тому, что рассказывала-

Однажды ночью я убедила всех, что сейчас начнется землетрясение: упадут вырванные с корнем деревья, рухнут дома... "Беритесь за руки, - кричала я, - ложитесь на землю!.." Все попадали, кто-то заплакал от страха, а я, захваченная игрой воображения, на самом деле увидела вырванные с корнем деревья, ощутила, как содрогнулась земля, все завертелось, - и я уже не могла понять, где земля, где небо. С какой неохотой я "возвращалась на землю" из этого удивительного состояния.

В десять лет я впервые оказалась на грани жизни и смерти. А произошло вот что. Мой младший брат играл около дома, и мама велела смотреть за ним. Мне было скучно это занятие, хотелось поиграть. Я сказала брату, чтобы он держался подальше от колодца. "Не подходи, - говорю, - а то упадешь в него". Он меня не послушал и, как только я зазевалась, действительно упал в колодец. К счастью, я находилась поблизости и, едва услышав его крик, доносившийся из глубины, бросилась вслед за ним.

Я прыгнула вниз головой и, поднырнув под брата, упираясь руками в стенки колодца, поджала ноги и, резко их распрямив, изловчилась выкинуть ногами малыша из колодца. Наш колодец был глубок и наполнен водой почти доверху. Так что, отдав все силы спасению брата, удержаться на поверхности я уже не могла. Погружаясь в колодец, я металась между его стенками, пока мною вдруг не овладело необъяснимое спокойствие и я безропотно стала опускаться на дно.

А дальнейшее я не берусь пока объяснить. Не стану спорить, что кислородное голодание порождает галлюцинации. Может быть, хотя...

Словом, в этом колодце я не увидела дна. Мне вдруг открылось бездонное небо, и я парила среди мерцающих звезд... Через много лет я написала об этом поэму, так поразил меня этот случай...

...О, одиночество глубин, 
о глубина бездонная
предсмертных одиночеств, 
я шла на дно. 
Но в жизни нету дна 
для тех, кто жить 
во имя жизни хочет...

А потом вдруг я оказалась стоящей около колодца в окружении односельчан. Я увидела растерянные, изумленные лица: рядом со мной стоял старший брат Володя и повторял, словно не веря себе: "Она жива... Она жива..." А кто-то вдруг крикнул: "Ведьма! Она ведьма!" Меня передернуло, и я побежала. Меня пытались догнать, но не смогли. Укрылась до ночи у соседей, и, лишь когда совсем стемнело, пришла домой.

Мама потом рассказывала мне, что никто не видел, как брат, а затем и я оказались в колодце. Она выбежала из дома, лишь услышав, как громко плачет уже выброшенный мной из колодца и наглотавшийся воды малыш - ему было всего три года. И лишь после того как брата принесли в дом, откачали, переодели и успокоили, он сказал, что я осталась в воде. Старший брат бросился к колодцу.

Всех поразило то, что, едва он опустил меня на землю, собираясь откачивать, я тут же вскочила. Как же так получилось, что за несколько минут, проведенных в колодце, я не захлебнулась водой? Никто не мог понять. А я не могла ничего объяснить.

В ту пору я и сама устраивала себе всяческие испытания. Однажды суровой зимой я поднялась в три часа ночи и выскользнула из дома. Километрах в двадцати от нас, в поселке "Светлая заря", жил мой дядя, Иван Александрович Якубов. Я никогда не была у него, знала лишь - и то приблизительно, - в какую сторону надо идти. Я хотела узнать, насколько страшно мне будет ночью в степи и трудно ли этот страх превозмочь.

Оделась, как всегда, легко - коротенькое пальтишко, парусиновые туфли, - но, представьте себе, не мерзла. Шла то степью, то лесом и совсем не думала, что вокруг зимняя ночь и я одна...

Небо было в звездах, и особенно отчетливо высвечивалась Большая Медведица, в начертании которой, как говорил мне отец, заключена еще никем не разгаданная символика - буква "алеф", первая буква ассирийского алфавита, точь-в-точь походит на ковш Большой Медведицы.

Я долго шла целиком погруженная в свои мысли, как вдруг услышала пугающий звук, и сразу ноги мои налились тяжестью и что-то, как темная туча, легло мне на плечи. Знаете, когда собака рвет мясо и зубы ее попадают на кость? Этот звук я и услышала, и собак увидела - метрах в тридцати от себя, сбоку от дороги. Я пыталась себя уверить, что это собаки, хотя уже понимала, что это волки. Я видела, как они зловеще смотрят на меня, оторвавшись от своей жертвы.

Но я не могла тогда и представить, что волки расправились со знакомым мне мальчиком из нашей деревни. Его отец был психически больным человеком, и, когда у него начинался приступ, дети убегали из дома...

Я медленно прошла не так уж далеко от волков, но они не тронулись с места, а я продолжала идти не оглядываясь.

И поплутала с испугу, прежде чем вышла утром к "Светлой заре", и, когда наконец разыскала и этот поселок, и дом своего дяди, наспех придумала какое-то поручение, с которым меня на попутной машине будто бы послали к дяде родители. А когда все выяснилось, отец, как всегда, понял меня. Он был самым близким мне человеком...

Летом шестьдесят первого года он однажды лег и не проснулся. Ему было всего лишь пятьдесят два года... Летом мы, дети, обычно спали в небольшой пристройке во дворе. И вот в середине ночи - было как раз три часа - я проснулась, услышав глухие удары в дверь. Я вскочила с криком: "Кто там? Кто там?" И услышала глухой голос отца: "Это я". Пробормотав: "Ах это ты, папа", - я открыла дверь, но за дверью никого не было. Лишь утром я поняла, что это значило. Вскоре после этого мама сказала, что я буду спать с ней. Я не любила спать у стенки, но мама требовала, чтобы я ложилась именно там. Я постоянно препиралась с ней, и однажды, устав спорить со мной, она спросила: "Ответь мне, где ты ночью бываешь?" Ее вопрос удивил меня, и я сердито ответила: "Сплю у стенки". Я по-прежнему подолгу не засыпала но лежала тихо - и только, к друзьям уже больше не убегала. И тогда мама сказала, что я сама, выходит, не ведаю, как среди ночи иногда поднимаюсь и ухожу куда-то. Она призналась, что решила за мной проследить, и вот увидела, как, выйдя из дома, я села на лавочку у калитки и на каком-то неведомом ей языке начала разговаривать, вроде бы обращаясь к кому-то, хотя никого рядом не было. Мама долго не решалась, боясь напугать меня, узнать, с кем это я разговариваю, но наконец спросила. И я, по ее словам, спокойно ответила: "Ты разве не видишь этого старика с белой большой бородой? Это же отец - только в другом облике..."

Удивленно слушала я мамин рассказ, ведь сама ничего подобного не помнила. Другое дело, что отец действительно всякий раз, как только я попадала в затруднительное положение, сразу же являлся мне. Стоило мне только взмолиться: "Отец, приди..." - и он появлялся.

Так происходит и по сей день. Иногда я только слышу голос отца, а иногда он приходит ко мне и мы разговариваем, но безмолвно. Чаще всего он является в каком-то прозрачном серебристом одеянии, и, когда я затрудняюсь в выборе манипуляции для лечения, он всегда мне показывает. Мои руки - копия его рук. У него такие же длинные, узкие кисти и, как говорят мои друзья, "выразительные пальцы".

Я бы не хотела, чтобы меня обвинили в склонности к мистицизму и вызыванию духов. Здесь все проще и сложнее. Я ведь далеко не одна в этом мире, кому неожиданно почти реально или во сне являются вдруг картины жизни, которые человек увидит потом через многие годы и будет мучиться от сознания, что уже видел это однажды, хотя этого никак быть не могло. Если мы не все знаем о заложенных в нас физических или энергетических возможностях, то вряд ли мы можем категорично утверждать, что все знаем о сознании и подсознании своем. Кроме того, я и сейчас, как в далеком детстве, большая фантазерка и на досуге пишу иногда фантастические рассказы. Но кто точно знает, как уже завтра изменятся границы между сегодняшней фантастикой и реальностью?

А мама моя после смерти отца прожила недолго. На следующий год она собрала всех нас, своих детей, и сказала, что уходит к отцу, что нужнее ему, чем нам, ведь все, что могла дать нам, уже дала.

Так закончилось мое детство. Я ушла из него по трудной дороге, и за моей спиной далеко-далеко остался колодец, наполненный дневными и ночными звездами.