Первое признание

Я очень люблю цветы. У меня теперь их много в любое время года. Так выражают свою признательность люди, которым я помогла освободиться от недугов. И отношусь я к цветам, как к своим друзьям. А дружбу с цветами вожу с самого раннего детства. Знаю, что они умеют петь. Да, да, они поют, и надо только научиться прислушиваться к их голосу и мелодии. Вот самовлюбленный красавец мак будто бьет в барабан. А от простой ромашки исходит пение скрипки. Может быть, потому этот цветок мне ближе всего...

Но вернемся в Тбилиси. Как сложилась моя дальнейшая жизнь?

Прежде чем продолжать рассказ, я еще раз перечитала главы о детстве и юности и поначалу осталась недовольной. Нужно ли это? Хотела было переписать заново, но вовремя остановилась. Поняла, что они написаны именно так, как нужно: жизнь моя рассказана словами той самой девчонки, которую в деревне назвали "шиддой", и пронизана ее наивным взглядом. Такой я и была на самом деле. А поправлять свою биографию по прошествии лет - занятие нескромное да и небезопасное. Мой друг дагестанский поэт Расул Гамзатов совсем не зря сказал: "Выстрелишь из пистолета в прошлое - попадешь из пушки в настоящее".

Должна предупредить, что дальше мой рассказ будет все меньше походить на повествование о личной жизни. И в первую очередь потому, что именно личной жизни у меня становилось все меньше и меньше. Все чаще я буду прибегать и к высказываниям обо мне других людей - изложение авторитетных мнений и фактов стало для меня необходимостью, борьба за утверждение моего дела продолжается и здесь на каждом шагу нужны свидетельства и доказательства.

Впрочем, доказательства мне понадобились уже тогда, когда я заканчивала народный университет медицины. Училась там совсем не плохо, по крайней мере по количеству пятерок вряд ли кому уступала, и не без оснований рассчитывала на красный диплом. Но чуть было не осталась вообще без диплома.

К тому времени популярность моя в Тбилиси выросла так, что мне трудно было скрывать свои неожиданные способности от врачей, преподававших в университете, да я и не особенно старалась делать это. Овладев медицинской терминологией, я могла ставить диагнозы и больным, и обучающимся вместе со мной, и диагнозы мои, как правило, не противоречили официальным. Так что преподавателям трудно было назвать меня шарлатанкой, но "ведьмой" за глаза называли то с испугом, то с раздражением. Я, конечно, сейчас могу их понять, когда они вдруг задумались, стоит ли вручать мне диплом и, таким образом, нести ответственность за мои "чудеса". Понять, но не оправдать...

Короче говоря, дело кончилось тем, что деканат университета вместе с руководителями железнодорожной больницы, где я уже работала, поставили мне условие: я получу диплом только в том случае, если сумею продемонстрировать с полным успехом свои способности во время операции. Только потом, спустя годы, я поняла подоплеку этого решения. Ведь, по мнению преподавателей, я владела некоторыми секретами тибетской медицины, о которой они слышали - кто больше, кто меньше, - и никто из них не хотел упустить возможности увидеть действие этой медицины воочию. Так или иначе, но главный врач железнодорожной больницы вызвал меня в кабинет и холодно объявил:

- Вам предстоит сейчас небольшое испытание. После операции попробуйте сшить верхний кожный покров больной. Получится - тогда и о дипломе поговорим...

Я согласилась, хотя внутри вся похолодела от страха, ничего подобного в моей практике мне делать не доводилось. Но куда денешься - я так мечтала о дипломе. И не подозревала, что стала лишь фишкой в игре, которую затеяли со мной любопытные медики.

И вот уже я там, где лежит под наркозом на операционном столе "моя" больная. Ее бледное, почти мертвенное лицо, множество настороженных глаз, звенящая тишина вокруг - все это привело меня в состояние шока, я онемела, руки и ноги мои налились свинцовой тяжестью, я почти не ощущала и не помнила себя. К реальности меня вернул только резкий окрик профессора Чачавы:

- Приступайте! Вам дается на все двадцать минут!

Но первые пять из этих двадцати минут ушли понапрасну - я просто не знала, с чего начать. И тут мне послышался голос отца, словно он негромко и поощрительно приказал: "Дочь моя, клей!"

Дальше все пошло как бы само собой. Быстрыми и точными движениями, не пользуясь иглой и нитью, рассчитывая только на собственные пальцы, я стала соединять ткань, и шов рос на глазах у всех, кто собрался в операционной. Работа подходила к концу, когда снова раздался властный голос профессора:

- Стоп! Время истекло.

Два ассистента стремительно приблизились к больной, попробовали шов на прочность пинцетами - шов выдержал эту проверку. А от дальнейшей освободил меня оперировавший хирург:

- Все! Женщина уже давно находится под наркозом. Может случиться отек легкого...

Больную увезли в палату, а я, растолкав толпу любопытных, скопившихся возле операционной, убежала в свою комнатку и еще два часа ждала своей участи. Диплом мне свидетели "чудес тибетской медицины" вручили торжественно, но я уже особой радости не испытывала. Странные люди! Я столько пыталась им рассказать о том, как лечу своим способом и какое воздействие оказывают мои руки на больных, - они и слушать не хотели. А вот что-нибудь загадочное, о чем слышали, как о сказке, - это, пожалуйста, это интересно.

А к своей больной спустя несколько часов после операции я все-таки заглянула. В палату меня притягивало и любопытство, и чувство ответственности. Моя подопечная уже улыбалась. И выглядела гораздо лучше, чем многие после подобной операции в первый день. Я поняла, что дело тут не только в благополучном исходе операции, а и в том, что больная получила своеобразный энергетический допинг, которому нет пока названия. Но главное - шов по внешнему виду напоминал те, которые я видела у больных через три дня после операции...

Весть об этой операции с быстротой молнии разнеслась по больнице, больные устремились за помощью ко мне. Все это усугубило конфликтную ситуацию между лечащим персоналом и мною. В конце концов главный врач любезно, что мало соответствовало его крутому характеру, предложил мне подать заявление о переходе на другую работу.

Так недавняя барменша простилась с профессией медсестры и попробовала быть массажисткой. Тем более что на эту должность меня охотно взяли в школу высшего спортивного мастерства тбилисского "Спартака". Приходилось мне работать и с прославленной командой футболистов тбилисского "Динамо". Занималась не только массажем, но и психологической подготовкой игроков. Думаю, что внесла свою посильную лепту в их победы тех лет.

Массаж в спортивной медицине, да и не только спортивной, был признан давно и безоговорочно как эффективное средство восстановления организма и профилактики травм. С помощью массажа излечиваются некоторые болезни, и совсем недаром называют его целебным касанием. Еще в древние времена человек обратил внимание на то, что при инстинктивном поглаживании ушибов или растяжений боль утихает и проходит быстрее.

В Древней Индии брамины (жрецы храмов), занимавшиеся врачеванием, укладывали больного на низкий длинный диван и "месили" его руками, словно тесто. Но и этот и другие способы массажа были известны еще раньше, на родине моих далеких предков. При раскопках полуразрушенного дворца одного из ассирийских царей был найден алебастровый барельеф, на котором показаны различные массажные манипуляции.

Многие поэты Древней Греции рассказывали, как прекрасные женщины растирали тела героев, утомленных жарким боем или состязаниями в цирке, чтобы возвратить им силы и излечить раны. А отец медицины Гиппократ особо ценил мастерство массажистов, напоминая: "Во многих вещах врач должен быть опытным и не менее - в массаже, ибо массаж может связать сустав слишком расслабленный и размягчить сустав очень тугой".

Массаж, в самых различных его разновидностях, применяли во многих странах. Скажем, в старых тбилисских банях и сейчас можно увидеть, как массажисты делают свои манипуляции не только руками, но и ногами, - этот способ пришел из Персии и Турции. А хлестание вениками в знаменитых русских банях тоже не что иное, как энергичный массаж.

К тому времени я уже немало знала и о советской школе спортивного и гигиенического массажа, основоположником которой стал в тридцатые годы профессор Иван Михайлович Саркизов-Серазини. Его советы, выводы и открытия я брала на вооружение, разрабатывая свой метод исцеления и профилактики многих болезней.

Откроем книгу И. М. Саркизова-Серазини: что же такое массаж?

"Массирование есть не что иное, как дозированное механическое раздражение тела, вызываемое руками или при помощи специальных аппаратов. Такое воздействие на организм человека представляет собой сложный физиологический процесс, в котором участвуют многие системы и органы при ведущей роли центральной нервной системы...

Механическая энергия массажа превращается в энергию нервного возбуждения, являющегося первым звеном в цепи сложных рефлекторных реакций. По чувствительным путям импульсы достигают соответствующих участков коры больших полушарий головного мозга, где синтезируются в общую сложную реакцию и вызывают различные функциональные сдвиги в организме".

Под влиянием массажных манипуляций, доказал профессор, в коже образуются и поступают в кровь биологически активные вещества. Например, ацетилхолин, который находится в клетках в неактивном, связанном состоянии, под влиянием массажа переходит в растворимое, активное состояние, играя важную роль в передаче нервного возбуждения с одной нервной клетки на другую.

Не менее важным считается и механическое воздействие на ткани - растягивание, смещение, давление, трение, скручивание. Они усиливают циркуляцию лимфы, крови, межтканевой жидкости, помогают удалению отторгающихся клеток кожного покрова. Механический фактор оказывает значительное влияние на устранение застойных явлений, на усиление обмена веществ и кожного дыхания в массируемом участке.

Поскольку воздействие массажа многогранно, его можно применять почти при всех заболеваниях. Профессор И. М. Саркизов-Серазини убедительно доказал, а его наблюдения потом подтвердили многие ученые и практики, что массирование плодотворно влияет на капиллярное кровообращение, повышает тонус кровеносных сосудов, способствует рассасыванию тканевых инфильтратов, положительно воздействует на гипертоников, улучшает артериальное кровообращение, дает хорошие результаты в борьбе с гиподинамией - малоподвижным образом жизни. Можно рекомендовать массаж и при стенокардических болях в области сердца.

Целебное касание снимает головную боль, предупреждает жировые отложения, устраняет некоторые физические недостатки, лечит другие, часто самые неожиданные заболевания.

Думаю, профессор Саркизов-Серазини остался бы доволен мною - ведь мне удавалось излечивать многие из перечисленных и неперечисленных им и его последователями заболеваний. Но вот какое дело: обладая довольно сильными даже для массажистки руками, я очень редко "месила" тело пациента. В большинстве случаев я едва касалась, а то и вовсе не касалась тела больного, производя свои манипуляции на некотором расстоянии от него.

И в системе массажа меня интересовали не столько практические рекомендации (хотя я их тоже учитывала), сколько принципы воздействия его на организм человека, возможность использовать эти принципы для обоснования своих догадок и выработки своего метода лечения. Этот метод одно время называли, да нередко и сейчас еще называют, бесконтактным массажем...

Ну а личная моя жизнь к тому времени совсем расстроилась. С Виктором Давиташвили мы в конце концов расстались. Надеюсь, что со временем он понял и меня, и мое призвание.

Дело захватило меня целиком. И время свое я должна была отныне делить между ним и маленьким сыном Вахтангом, с горечью понимая, что некоторые заботы о ребенке должна все-таки переложить на плечи заботливых родственников или друзей.

Друзей, к счастью, как и цветов, в моем доме было все больше и больше. Ими становились и бывшие мои пациенты, которые долго порою не могли прийти в себя от восторга после исцеления от какой-нибудь болезни и забегали ко мне "на огонек", по-прежнему не скрывая своего удивления. И мне приходилось какой-нибудь озорной шуткой или задиристым словом выводить их из этого состояния, напоминать о том, что я - при всем прочем - обычная молодая женщина и, как все они, люблю посмеяться или просто поболтать.

Близкой подругой стала Лали, моя бывшая соседка по квартире на одной из узких улочек окраинного района Сабунчи, что нависает над чашей Тбилиси с севера.

Помню, как-то вечером сели мы вместе с нею за вечернюю трапезу, самую скромную даже по тем временам. Я тогда совсем не страдала отсутствием аппетита, а вот Лали прямо на глазах скисла, отказываясь и пить, и есть.

- Голова ужасно болит. А у меня, как у настоящего медика, - с усилием улыбалась Лали, - нет дома ни таблеток, ни порошков. Аптека уже закрыта. Соседей будить тоже неудобно - поздно. Не знаю, что и делать...

- Если хочешь - я попробую, может быть, станет легче, - спокойно предложила я.

- Что попробуешь? - плохо понимая, о чем я говорю, спросила Лали.

- Бабушкино лекарство, - усмехнулась я в ответ. - Ничего страшного, не бойся. Я просто подержу руки над твоей головой.

Лали посмотрела на меня каким-то странным взглядом:

- Как-то, знаешь, не пристало медику прибегать к знахарству.

Я попробовала отшутиться:

- А что плохого в слове "знахарство"? Тут добрый смысл - человек знает, как лечить. Но у меня совсем другое, вот увидишь, - уже с горячностью убеждала я. - Ну, давай, попробуем.

На Лали накатил новый приступ боли, и она сдалась. Радостно я вскочила с табуретки и распростерла руки над ее головой.

- Ой-ой! - вдруг воскликнула Лали, попытавшись уклониться. - Чем это ты?

Убедившись, что в руках у меня ничего нет, она снова села, и мы обе на некоторое время замолчали. Я проделала вокруг ее головы несколько привычных манипуляций, и Лали податливо водила головой то в одну, то в другую сторону. А я вдруг заметила, что водит она головой не по своей воле, а прислушиваясь к приказам, которые безмолвно и не касаясь ее подают мои руки. Я постаралась скрыть от Лали свое изумление, но сердце мое в тот момент заколотилось бешено, что-то новое вдруг открылось мне.

- Ты что-нибудь чувствуешь? - тихонько спросила Лали. - А?

- Ну конечно! - не стала разочаровывать я подругу, и через несколько мгновений вдруг поняла, что боль из ее головы ушла. Лали смотрела на меня какими-то новыми глазами:

- Слушай, а ты волшебница. Боль прошла, как будто ты ее рукой сняла.

- А я рукой и сняла.

- Правда, рукой! А ну, постой, постой! - И она бросилась к двери. - Еще один маленький опыт. Марго! Иди сюда!

Ее сестра появилась в комнате с раздувшейся щекой и заплывшими глазами.

- Ас тобой что?

- Вырвали зуб мудрости. Вторые сутки боль не проходит. А сегодня стало еще хуже.

Лали решительно обратилась ко мне:

- Давай, попробуй, Джуна. - И, не дожидаясь ответа, скомандовала сестре: - Садись на табуретку, сей час воскреснешь...

Марго послушно села, а Лали начала снимать накрученные на ее голову тряпки, на ходу поясняя:

- У нее температура почти сорок.

Я поднесла руку к обезображенному лицу. Частые острые покалывания обожгли мои пальцы так, как бывает, когда отлежишь руку.

- Нижняя челюсть?

Марго кивнула и болезненно застонала. Я еще чуточку поводила рукой вдоль ее челюсти и только тогда объявила, что корень удаленного зуба остался. Лали, снова почувствовав себя медиком, перехватила инициативу, заставив меня держать торшер.

- Точно! В десне что-то белеет. А ведь зуб вырывал опытный хирург, да еще из платной поликлиники, - ворчала она.

На столе появился ее саквояж со всеми медицинскими принадлежностями, бутылочкой спирта и портативной спиртовкой. Простерилизовав пинцет, я ухватила им то, что приняла за оставшийся корень и легонько потянула. Подалось что-то мягкое, и еще через мгновение я извлекла из раны забытый хирургом ватный тампон.

Марго еще плакала от боли, а Лали уже горячилась со всем темпераментом грузинки:

- Завтра я сама отнесу этот сувенир коновалу. Чуть на тот свет не отправил сестру!

Успокоившись, она вспомнила обо мне и еще долго уверяла меня вместе с повеселевшей Марго, что я действительно волшебница, что мне непременно надо показаться "большим" людям, что я не имею права закапывать в землю свой дар...

Таких слов от своих друзей я потом слышала много и навсегда благодарна им за поддержку. Это им я обязана своим первым признанием - ведь их рассказы о моих способностях достигали не только моих потенциальных пациентов, но и людей, готовых всерьез отнестись к изучению моих возможностей.

Первым из таких "больших" людей, как называла их Лали, откликнулся профессор В. Н. Пушкин, который тогда заведовал лабораторией эвристики в Научно-исследовательском институте общей и педагогической психологии Академии педагогических наук СССР. Он даже послал письмо представителям общественных, медицинских и научных организаций Тбилиси. Вот что он писал им в 1978 году:

"Исследование показало наличие у Давиташвили способностей, которые могут быть охарактеризованы как психоэнергетические. Эти способности проявляются в диагносцировании состояния внутренних органов и систем организма, а также в восстановлении регуляции нарушенных функций. Особенно отчетливо эти способности обнаруживаются в процессе лечения различных заболеваний.

В настоящее время уникальные способности Давиташвили исследуются в лаборатории эвристики НИИ общей и педагогической психологии Академии педагогических наук СССР. В этой связи убедительная просьба оказывать всяческое содействие целительской деятельности Давиташвили, поскольку материалы, полученные в ходе этой деятельности, имеют большое научное значение".

Жаль, что профессор рано ушел из жизни. Но в памяти моей он останется навсегда как человек, не заслоняющийся рукой от чуда, а доброжелательно готовый его понять, объяснить, поставить на службу здоровью.

Письмо в Тбилиси достигло цели. И некоторое время я проработала в клинической железнодорожной больнице, где, как я уже описывала, получала свой диплом. Так вот, о моем пребывании там сохранились не только воспоминания от операции, но и важный для меня документ, подписанный акушером-гинекологом этой больницы.

Вот как мою работу оценил опытный специалист:

"В 1979 году Джуна Давиташвили была приглашена для проведения серии экспериментов с целью выявления ее "целительского феномена" в Тбилисскую клиническую железнодорожную больницу имени академика Пипия.

По методике, предложенной Джуной Давиташвили, был проведен большой объем экспериментов с группами больных с различными заболеваниями, подвергавшимися воздействию Джуны, и с контрольными группами больных с теми же диагнозами, но принимающими лечение без вмешательства Джуны.

Результаты оказались ошеломляюще впечатляющими, но сила инерции, скептицизм и психологический барьер были настолько сильны среди медиков в то время, что они отказались воспринимать очевидные результаты вмешательства в ход болезни.

В ходе данных экспериментов Джуну пригласили присутствовать на операции по поводу удаления фибромы матки в гинекологическом отделении нашей больницы.

После ушивания брюшины и апоневроза к больной подошла Джуна и пассами, не прикасаясь к ране, приступила к затягиванию разреза оперированной.

Эпителизация раны наступила через пятнадцать минут, образовался ровный косметический рубец.

Послеоперационный период протекал без осложнений. Больная выписалась на десятый день в хорошем состоянии. К очень большому сожалению, данный случай не был зафиксирован кинокамерой.

С. М. Шамликашвили, заслуженный врач Грузинской ССР, кандидат медицинских наук"

Перечитывая это свидетельство высококвалифицированного врача и внимательного, исполненного доброжелательства человека, я вновь вспомнила о той операции и той обстановке, что сложилась вокруг меня в железнодорожной больнице. Я, честно говоря, рассчитывала, что медики внимательно отнесутся к моим способностям, обучая меня и обучаясь сами, возьмут мою методику на вооружение сначала как вспомогательное средство, а затем и как основное - при лечении какой-то группы болезней. Я, конечно, по-своему благодарна им за то, что, спровоцировав на сложную операцию, они убедили меня: арсенал моих возможностей гораздо богаче, чем я ранее предполагала. Но, представьте себе, каково человеку, которого сразу запускают в космический полет, не подготовив его предварительно на земле?

Словом, официально медики в то время дали лишь один отзыв, который, как я и предполагала, бросил тень на мою репутацию. В газете было опубликовано такое заявление одного профессора: "Была подобрана группа из семи больных (Давиташвили сама избрала женщин, страдающих гинекологическими эрозиями), ход лечения контролировался, велось необходимое протоколирование эксперимента, брались цитологические анализы, делались фотографии и цветные слайды. Комиссия обследовала больных до, в ходе и после того, как они прошли по 15-20 сеансов. И все мы пришли к выводу, что объективных показаний улучшения состояния больных не зафиксировано, хотя у некоторых из них и наблюдалась тенденция к зарубцеванию пораженных тканей...

Мы считаем это следствием того, что больные в течение месяца находились в стационаре, соблюдали режим, правила личной гигиены..."

Заплакать можно, конечно, от такого вывода, по сути дела перечеркивающего весь смысл моей работы. Но есть в этом отзыве одна оговорка, существенно влияющая на его категоричность. Можно ли "тенденцию к зарубцеванию пораженных тканей" ставить в заслугу "личной гигиене"?.. Смешно, конечно, сейчас читать подобное.

А тогда я слез пролила немало. После той операции, когда под окриками профессора я наложила послеоперационный шов, не касаясь больной, я не могла удержаться от рыданий и часа два проплакала, запершись в небольшой комнатке массажистки. О небо, шептала я сквозь слезы, зачем, ну зачем мне такая кара? Ведь я такая же, как все, молода и недурна собой, могу жить весело и просто, зачем мне эта постыдная борьба за право сказать что-то новое. Почему судьба наградила меня таким странным даром и его так трудно отдать людям?..

Слезами обливалось мое сердце и тогда, когда мне с какой-то подчеркнутой торжественностью был вручен злополучный, но заслуженный диплом, и тогда, когда всего через несколько дней руководство больницы решительно предложило мне уйти с работы. Чтобы больные не рвались ко мне, не собирались вокруг меня, глядя, как на чудо...

В такие минуты я готова была навсегда расстаться со своим даром, уйти куда-нибудь, спрятаться от людей, сменить свое имя, чтобы и самой потом забыть о несчастной женщине по имени Джуна... Но, смиряя горечь и обиду, я знала: путь избран и я с него не сверну...

Тогда же, в семьдесят девятом году, я извлекла и должные уроки. Поняла, что ничего нельзя доказать с ходу, с лета, не вооружившись хотя бы минимальной тактикой борьбы за свое дело. И полюбила известную русскую пословицу "Семь раз отмерь - один раз отрежь", которая очень помогла мне сдерживать свой взрывной темперамент и великое нетерпение, побуждала идти к истине медленно, но верно, анализируя каждый сделанный шаг.

Немного успокоившись, я поняла и другое. Некоторая сдержанность или противоречивость газетных и журнальных публикаций (где оценка колебалась от "чуда" и "феномена" до "непознанных", а то и "аномальных" явлений) в немалой степени вызвана и следующим обстоятельством. Многие люди, настрадавшиеся от мучительных болезней, заранее готовы верить в чудеса исцеления. Они бросились к экстрасенсам, среди которых оказались и некоторые недобросовестные люди, а то и настоящие шарлатаны. Кстати, себя я к экстрасенсам не отношу, и об этом еще речь впереди.

В главе об участии в научных экспериментах будет и мой рассказ о Международном конгрессе по проблемам неосознаваемой психической деятельности. Какое счастье, что этот форум, столь много значащий в моей жизни, был проведен именно в Тбилиси! Судьба иногда бывает необычайно щедра ко мне на подарки такого рода...

Научилась я со временем критически оценивать и публикации в журналах и газетах, в которых моя деятельность оценивалась со знаком "плюс". Когда убедилась, конечно, что одна, пусть самая яркая и даже убедительная статья еще не в силах переломить инерцию по отношению к моему делу.

Я чувствовала, что интерес к нему растет, вызывая одновременно и волну сенсационных толков. Поэтому рассчитывала, что в прессе будет дана хотя бы предварительная объективная оценка моей работы. Ведь к тому времени о ней неплохо знали в Тбилиси, да и в Москве я побывала по специальному приглашению, продемонстрировав свои способности перед учеными. После этих встреч заинтересовались мною не только специалисты, но и ученые, которые, казалось бы, далеки от проблем лечения, - философы, психологи, и конечно, журналисты.

Публикации обо мне стали появляться одна за другой. Ознакомившись с теми фактами, которые там приводились, а иногда и с явными домыслами, я вновь возвращалась к статьям уже с определенной целью - найти в них то, что побудило бы специалистов более активно обратиться к проблемам резервных возможностей и использовать мои способности ради здоровья человека.

Такие обнадеживающие выводы в публикациях были. Так, в журнале "Техника - молодежи" (№ 3, 1980 год) автор статьи "Феномены становятся объяснимыми" К. Арсеньев, рассказывая о биополе и моих целительских возможностях, утверждал: "Нам кажется, что сегодняшние эксперименты - это только начало обширной деятельности в этом направлении. Ведь действительно: кто, как не человек, станет предметом самого пристального внимания науки в недалеком будущем? Нас не будут удивлять радиоприемники размером со спичечную головку, голографическое телевидение. Нас удивят новые, еще неясные открытия в области биополей, ведущие к раскрытию новых, поразительных возможностей человека. Ведь никакая наука не останавливается на сегодняшних сиюминутных знаниях".

Журналисты - народ смелый и жаждущий иногда сенсаций, а вот ученые, вполне понятно, высказывались осторожно, скупо делились своими мнениями. И потому- и тогда, а нередко еще и сейчас - скорее склонны возможности человека, подобные моим, рассматривать как предположение или туманную догадку. Порой, услышав такое мнение, я невольно ощущала, что и я сама не более чем гипотеза, и мое существование еще предстоит доказать всеми доступными науке средствами.

В такие минуты я вспоминала ехидный и горький афоризм английского биолога Гексли: "Великая трагедия науки - уничтожение прекрасной гипотезы безобразным фактом".

Но я-то знала, что и сама по себе, и дело мое давно уже никакая не гипотеза - все это испытано на многих людях, которые лечились у меня. Ведь к тому времени я могла уже исцелять своих пациентов от самых разных болезней.

Зимой от наплыва людей в моей квартире было так тесно, что летом - а оно в Тбилиси, слава богу, длинное - я проводила сеансы во дворе своего дома. Иногда здесь собиралось несколько сотен человек. Среди них были и больные, и просто зрители. "Пусть, - говорила я себе, - смотрят, у меня нет секретов ни от кого!"

Уставала каждый день смертельно, но силы мои тут же восполнялись от встреч с людьми, каждый из которых был интересен мне, как новая планета, и "чтение судеб" стало для меня открытием громадной книги жизни. Я листала одну за другой страницы этой книги, испытывая боль и радость, наполняясь то счастливым смехом, то слезами, - ведь на многих страницах приходило ко мне человеческое горе и я помогала выйти людям из темного тупика к свету.

Что ж, не обошлось без кривотолков и сплетен, на которые так горазды завистники или недоброжелатели. Некоторые из них так и не смогли понять, почему я не пытаюсь хоть кому-то отказать в помощи, почему люди охотнее идут ко мне, а не к ним - обладателям дипломов. Удивляло их и то, что я редко спрашивала больного, кто он и откуда, какой пост занимает и вообще частенько не спрашивала ни имени, ни фамилии. Удивление сменялось настороженностью и подозрением, а уж потом и активностью в "сигналах" и заявлениях в высшие инстанции.

Но среди пациентов, не назвавших свою фамилию, был один человек, который в трудную минуту встал на мою защиту на самом высоком уровне, а я узнала об этом гораздо позже - от корреспондента "Комсомольской правды" Олега Финько. И этим человеком оказался заместитель министра здравоохранения республики Шота Александрович Ломидзе. Он дал письменный отзыв "Комсомольской правде", тем самым сняв многие недоуменные или двусмысленные вопросы.

Ш. А. Ломидзе, имея возможность получить самую высококвалифицированную медицинскую помощь, вынужден был инкогнито обратиться ко мне потому, что эта помощь не смогла избавить его от повреждения мениска. "Гипс, костыли, уже и жизни не рад", - помню, говорил он на первом сеансе.

Так вот, корреспонденту "Комсомолки" он рассказал обо всем, что он видел в моем доме. "Наблюдал Джуну в разное время суток - утром, днем, вечером. К ней приходило много людей. Получая облегчение, они уходили, ничего не оставляли, ничего не давали. И это не вызывало никаких нареканий с ее стороны. Для нее это было нормой поведения". Поразило его и то, что я отказывалась принять от него деньги за лечение. Зато порадовало, что я всем пациентам рекомендовала продолжать ходить к своим врачам, принимать назначенное ими лечение.

Олег Финько отметил, что Ш. А. Ломидзе подчеркнул и другое: "Джуна работает как проклятая. Старается отдать все свои необычные целительские способности и возможности людям. Ее поступками руководит одна основная мысль - максимально помочь людям. Режима работы у нее нет. Без перерыва, без обеда, без завтрака - работа, работа..."

А дальше Шота Александрович Ломидзе сказал о самом моем сокровенном желании, которое не угасает и до сих пор: "Цель Джуны - передать все, что только возможно, из своих способностей другим. Она хотела бы научить двести-триста человек тому, что доступно ей... Она сама активно и настойчиво идет навстречу врачам. Делает немало шагов навстречу ученым... Думается, что специалисты-медики, получившие серьезное вузовское образование, оказались бы только в выигрыше, если бы почерпнули что-то еще и у Давиташвили".

Журналист, конечно, спросил и о том, чем закончилось его лечение. Ломидзе ответил кратко:

- После седьмого сеанса выбросил костыли. Обошелся без операции. Сейчас совсем здоров...

А дальше он с грустью заметил, что знает некоторых ученых, которые исцелились у меня, но не дали даже клочка бумаги с отзывом, боясь лишних хлопот или трений с теми, кто мой метод упрямо не хотел признавать...

Да и сама я, безмерно доверяя всем вокруг, еще не включившись в эксперименты, долго не заводила архива или хоть какой-нибудь книги отзывов. Просто-напросто не догадывалась, что подобные доказательства мне не однажды понадобятся.

И поэтому я приведу лишь некоторые собранные мною потом отзывы (сейчас у меня в архиве их сотни - от жителей разных уголков нашей страны и от иностранцев, которые приезжают ко мне со всех концов света).

Свято следуя клятве Гиппократа, я истории болезней пациентов привожу здесь и дальше только с их согласия, а их отзывы - только в том виде, в каком они были написаны в свое время.

Грузинский композитор, народный артист СССР А. Мачавариани написал:

"С 1977 года болею бронхиальной астмой. Моя болезнь протекала в такой острой форме (частые приступы, удушье, свисты в бронхах, от чего по ночам не удавалось сомкнуть глаз), что врачи лечили меня триамсилоном, кенакортом, эуфилином, теофедрином. Часто принимал астмопент, но не помогал и он. Сейчас лечусь у Джуны Давиташвили (принял около 15 сеансов). С первых же дней лечения почувствовал улучшение, дышать стало легче, я перестал принимать лекарства. Постепенно вернулся спокойный сон, прошли свисты в бронхах, и за все это время у меня не было ни одного приступа".

Кандидату технических наук ветерану Великой Отечественной войны Н. М. Королькову врачи железнодорожной больницы в семидесятом году поставили диагноз - облитерирующий эндартериит. С этим диагнозом он прошел не через одно лечебное заведение, принял не один килограмм различных препаратов, но тем не менее на четвертый год болезни он уже не мог пройти и ста метров без того, чтобы не остановиться несколько раз и не отдохнуть. Пальцы обеих ног его посинели, а боль стала переходить иногда все границы человеческого терпения. Ее было утихомирили в травматологическом отделении железнодорожной больницы, но ненадолго, и Корольков некоторое время в лечебные учреждения не обращался, надеясь вылечиться средствами народной медицины. Боли снизились, но ноги по-прежнему были холодными и бледными.

"Джуна Давиташвили, - пишет Н. М. Корольков, - начала лечить меня 23 мая 1979 года в Закавказской железнодорожной больнице. После первой же процедуры почувствовал облегчение в конечностях. Ходить уже мог не отдыхая. Посиневшие пальцы стали приобретать нормальный цвет, постепенно вернулась исчезнувшая давно чувствительность".

Вспоминаю Владимира Георгиевича Сучкова, получившего паралич обеих нижних конечностей в сентябре того же, семьдесят девятого года. Четыре месяца он лечился у опытных специалистов, которые делали ему общий массаж, проводили физиотерапевтическое и медикаментозное лечение. Затем больной испытал на себе силу китайской иглотерапии и гипноз. Все безрезультатно, и Сучков был признан инвалидом первой группы.

"Безвыходность положения привела меня к Джуне Давиташвили, - написал потом В. Сучков. - После 30 сеансов впервые поднялся на собственные ноги и начал передвигаться при помощи костылей. Полностью утерянная чувствительность восстановилась до пяток. Каждый новый день приносит мне улучшение".

А вот другой случай, он намного попроще, но ценность отклика на сей раз состоит в том, что дал его литературный критик К. Имедашвили, а эта профессия предполагает строгость оценок и прирожденную объективность. Итак, слово критику:

"Обратиться к Джуне Давиташвили еще два года назад советовал мне товарищ, которому Джуна Давиташвили вылечила язву желудка... Несколько раз перенес гипертонический криз. Понадобились вызовы "скорой помощи". Понизилась трудоспособность, нарушился сон. Всего месяц, как хожу к Джуне Давиташвили. Со второго-третьего сеанса не знаю, что такое давление, не принимаю никаких лекарств, ежедневно работаю свободно допоздна, засиживаюсь до часу-двух, а иногда и позже".

Все эти отзывы именно в таком виде были опубликованы в четвертом номере журнала "Литературная Грузия" за восьмидесятый год. Писатель Реваз Джапаридзе использовал их как примеры в обширной статье "Мистика или реальность?". Он уверял, что слово "мистика" упомянул в заглавии неспроста.

"То, что делает Джуна Давиташвили перед вами, - размышлял писатель, - человеком неискушенным в новейших достижениях современной биологии, психологии, биоэлектроники, медицины и смежных с ними наук, очень похоже на мистику чистейшей воды, и всякого, кто видит это своими глазами, поневоле охватывает недоумение. И наступает мгновение, когда вы готовы вскочить и крикнуть: нет, этого не может быть, это гипноз, это шарлатанство! Но если это произошло? Но если вы стали перед фактом, в который трудно поверить? Может ли здравомыслящий человек игнорировать свершившийся факт? Простой пример: в течение многих лет человек болеет простатитом (воспалением предстательной железы) или страдает не менее распространенной язвой желудка. Кому не известно, что как одна, так и другая болезнь являются заболеваниями внутренних органов человека и случаи их излечения без хирургического вмешательства, без применения хирургического ножа нужно считать исключительной редкостью. Конечно, трудно поверить, что такой больной смог вылечиться от прикосновения чужой руки, что после принятия необходимых сеансов он почувствовал себя совершенно здоровым, а рентгеновский аппарат констатировал факт излечения".

И далее следовал уже известный вывод о том, что, мол, в данном случае все мы имеем дело с чрезвычайно серьезным феноменом, наличие которого может совершенно изменить направление современных методов диагностирования и лечения больного организма. Но подкреплялся этот вывод очень важным для меня и вполне конкретным предложением. Джапаридзе, упомянув научно-исследовательскую лабораторию биоэлектроники в Москве и ее некоторые филиалы в других городах, предложил создать подобную научную лабораторию и в Тбилиси. Тем самым, утверждал писатель, дело, которое до сих пор носит кустарный характер, будет поставлено на научную основу, а затем и на службу человеку...

Что ж, я согласна была ждать открытия такой лаборатории и несколько раз отказывала москвичам, которые предлагали мне тогда работу от имени самых разных учреждений. Тбилиси я считала своим родным домом и другого дома себе не представляла.

Пока журналисты и специалисты искали объяснения моему "феномену", я сумела понять многое. Наблюдая за больными и ходом излечения их болезней в повседневной практике (а тут моей лабораторией был мой дом или битком забитый людьми двор), я уже, пока только для себя, стала отрабатывать методику, определять механизм воздействия на организм моих манипуляций в каждом конкретном случае и обобщать свои наблюдения при лечении какой-либо одной болезни или целой группы заболеваний.

Хотя, как и раньше, приходилось мне сталкиваться и с пока еще необъяснимым.

Однажды поздним вечером, а вернее, уже ночью - оставалось до полуночи не больше часа, - в мою квартиру робко позвонили. Освободившись от объятий заснувшего сына, я выскользнула из постели и открыла дверь. Вошла еще молодая, но измученная женщина с заплаканными глазами. Она назвала меня по имени, хотя раньше мы никогда не виделись.

- Джуна, помогите мне! Мой сын умирает. У его постели сидят врачи, и они сказали, что осталась только одна надежда. Это вы, Джуна. И я отыскала вас...

Я быстро оделась, и мы вышли в ночь. Женщина эта жила недалеко от моего дома, но по дороге успела многое рассказать о себе.

- Понимаете, - говорила она, стараясь в темноте поймать мою руку, - наш брак с мужем состоялся не по нашей воле. Вы ведь знаете, что в Грузии и сейчас иногда невозможно ослушаться старших. Но с рождением мальчика - это теперь моя семья, мой мир. Если мой маленький сын умрет - все разрушится...

Я молчала, не зная, чем ее сейчас утешить. Когда мы вошли в дом, все взгляды устремились на меня, все ждали чуда. Я медленно подошла к постели. Мальчик еле дышал, и лицо его было мертвенно бледным.

- Видимо, начался отек легкого. Мы уже ничем помочь не можем, - прошептал один из врачей.

Внезапно открыл глаза умирающий мальчик. Он смотрел на меня с такой мольбой, что и я стала молить природу помочь мне. Я коснулась мальчика, а потом молча проделала все возможные и известные мне манипуляции. Работала долго, истово, не чувствуя на себе взглядов, хотя несчастная мать и врачи глядели на то, что я делаю, не отрываясь. Но я понимала, что ребенок умирает, и, когда закончила свою работу, также молча пошла к двери. Мать с надеждой кинулась было ко мне:

- Скажите, Джуна, мой ребенок будет жить?

Но я ничего не сказала ей в ответ. Вышла в темный двор - на землю уже опустилось черное тбилисское небо, усеянное крупными звездами, между которыми трепетали, едва мерцая, маленькие звездочки. Одна из них должна была вот-вот упасть. И сердце мое наполнилось болью и слезами.

Я дала волю слезам, ускоряя шаг, спешила поскорее увидеть своего маленького сына, ровесника того несчастного малыша, помочь которому я оказалась бессильна. Быстро разделась и легла рядом с сыном. Сонный и теплый Вахо недовольно вздохнул и открыл глаза, но, увидев меня, улыбнулся и обхватил меня ручонками, снова засыпая. А я все ласкала и ласкала его, горячо нашептывая бессвязные слова.

Вахо видел, наверное, уже десятый сон, а я никак не могла заснуть и все теснее прижимала к себе его маленькое тельце. Мне вдруг показалось, что рядом со мной не мой сын, а тот посиневший, задыхающийся мальчик, умирающий не в том, незнакомом мне доме, а здесь - рядом со мною. Обнимая Вахо, я стремилась скорее согреть его кровь, молила сына, который как будто стал тем несчастным мальчиком, не покидать меня.

На дворе спала глубокая ночь, а здесь - сквозь мои руки - как бы проходили теплые лучи солнца, свет звезд, сияние радуги, шелест дождя и шепот листьев - все то, что связывает человека с жизнью, все то, что дает ему силы. Я давно уже потеряла счет времени, и жизнь моя мысленно переливалась в жизнь малыша, сердце мое помогало биться его сердцу, и я чувствовала только, что тело маленького человека наполняется какой-то светоносной силой... Потом мне показалось, что мальчик - теперь это снова был Вахо - шепнул мне, как когда-то: "Я знаю - ты спасешь меня..." Дальше я ничего не помню, потому что уснула в слезах.

Утром меня разбудил резкий телефонный звонок. Прерывающийся, взволнованный голос вчерашней моей посетительницы:

- Джуна, спасибо! Моему сыну лучше, врачи теперь дают надежду...

Несколько дней подряд я приходила к малышу, лечила его как собственного сына. И потом, унося в награду громадный букет цветов, радовалась, что эта семья все-таки не разрушилась...

В каждом ребенке я вижу своего сына и стремлюсь помочь ему всем, что в моих силах. Я делаю это ради будущей жизни, не жалея своей. Надеюсь, каждая мать понимает меня.

Но я хочу, чтобы меня поняли все. Многие приходят ко мне - кто со слезами, кто с радостью. Что ж, в жизни печаль и радость шагают рядом. Они неразделимы, как в природе.

Но помочь я могу только друзьям или друзьям своих друзей. Я не могу объять необъятное. Надеюсь, вы уже поняли, к чему я стремлюсь? Я хочу, чтобы над каждым ребенком поднималась ладонь матери, наполненная теплом и светом, чтобы эта светоносная материнская рука вновь и вновь давала рождение своему ребенку, чтобы матери никогда не знали слез... Вот почему я так настойчиво утверждаю свой метод и стремлюсь отдать его людям.

Все мы - дети земли, дети природы. И если моей методикой овладеют сотни, тысячи разных людей, то они всегда, в любую трудную минуту, сумеют помочь своему ребенку или своему другу. Если мой опыт возьмут на вооружение врачи, они смогут избавить от многих болезней, не прибегая к лекарствам, большинство из которых совсем не безвредно для организма.

Цветы в моем доме сменялись новыми цветами, а вместе с ними в дом входили и новые друзья. Среди них были и люди, широко известные не только в Грузии, но и во всем мире. От малыша, который только-только научился говорить, до древнего старца все в республике знают и называют две фамилии непременно вместе, в одном и том же сочетании. Не потому, что Нино Рамишвили и Илико Сухишвили - муж и жена. Многие страны мира покорили огненные и нежные пляски государственного ансамбля республики, который в Грузии называют коротко и просто - ансамбль Сухишвили - Рамишвили, по имени его бессменных руководителей.

Однажды кто-то из друзей обратился ко мне прямо с порога:

- Слушай, Джуна, тебя очень просит приехать Нино Рамишвили. Что-то у нее случилось... Не откажи, слушай!

Как будто я могла отказать, да еще людям, с которыми так мечтала когда-то познакомиться. Ведь и тогда, да и сейчас иногда этим грешу, очень любила танцевать, если выпадет время, на чьей-нибудь свадьбе или на дружеской вечеринке.

Прославленная Нино была немного смущена тем, что вынуждена принять меня, не вставая с постели:

- Извините, ради бога. Но врачи подниматься не разрешают. Много слышала о вас. Посмотрите меня, пожалуйста...

А ее муж, Илико Сухишвили горячился со всем пылом грузина:

- Нет, вы послушайте, что придумали эти врачи! Воспаление легких! Нашли время! Нет, они просто захотели сорвать нашу поездку. Через пять дней мы должны уезжать в США. Скажите, что я буду там делать без Нино?

Я не могла сдержать улыбки, приступая к осмотру больной. И разочаровала Илико, подтвердив диагноз врачей. Но и успокоила тут же, сказав, что сделаю все, что в моих силах. Через три сеанса успокоились и врачи. В назначенный день самолет унес ансамбль в далекую Америку, его руководители были в обычном сочетании: Рамишвили - Сухишвили.

С тех пор мы подружились. И однажды я, забыв, кто передо мною, сплясала какой-то ассирийский танец. Видимо, что-то у меня получилось, если Илико горячо стал звать меня в свой ансамбль.

- Джуночка, у вас прирожденная пластика! Приходите к нам - попробуем...

Я улыбнулась:

- С детства мечтаю танцевать индийские танцы. На выучку пошлете и костюм дадите? - ставила я свои "условия".

- Пошлем и костюм самый лучший дадим, - пообещала очаровательная Нино.

О чем только не мечтала я в детстве! Но теперь путь мой был предопределен окончательно. Правда, о костюме индийской танцовщицы мечтаю до сих пор. Недавно я подняла на ноги одного бизнесмена из Индии. Уже после второго сеанса он заявил:

- Просите все, что хотите! Я как будто заново родился.

И я не выдержала - попросила прислать мне костюм танцовщицы. Теперь жду обещанного.

Ни танцовщицей, ни актрисой я теперь, конечно, никогда не стану, хотя снималась в кино и, возможно, еще буду сниматься, если удастся выкроить свободное время. Но и тогда, в Тбилиси, и сейчас, в Москве, всегда дружила и дружу с режиссерами и актерами, не особенно считаясь с тем, кто из них знаменит, а кто - нет.

Теплые отношения сложились у меня с обаятельной певицей Медеей, которая то и дело старалась затащить меня в свой дом:

- Джуна, ты же совсем не отдыхаешь от своей работы.

Однажды вечером ко мне обратился ее отец, видный кинематографист Грузии:

- Посмотрите меня, пожалуйста. Совсем замучили боли в желудке.

Я определила, что волнуется он не напрасно. Сказала ему, чтобы он немедленно ложился на операцию: чувствую у него опухоль в кишечнике. Отец Медеи побледнел: любая опухоль в наш век - дело серьезное. Но я успокоила его, уверяя, что эта опухоль - доброкачественная. Так оно и оказалось.

Диагноз врачей совпал с моим, операция прошла успешно, и опухоль, действительно доброкачественную, хирург удалил, но у больного открылась сильная икота, которую никто не мог остановить трое суток. Тогда отец Медеи вытребовал в больницу меня, хотя среди врачей не было моих сторонников, а кое-кто из них решительно возражал против приглашения Джуны.

Но икоту я уже снимала не однажды, так что легко справилась с этим и в тот день под настороженными взглядами не верящих в меня врачей. Думаю, что тогда хоть в чем-то кого-то из них убедила...

Большой интерес проявлял ко мне и известный режиссер-документалист Резо Табукашвили: он снял немало фильмов о знаменитых грузинах, погибших вдали от Родины, и о крупнейших археологических находках века. Ему я и решилась рассказать историю о трех пирамидах. Эти пирамиды я видела не однажды (опять не знаю - во сне или наяву), и меня интересовало, как отнесется к этому знаток древностей.

Резо выслушал меня внимательно, то и дело поблескивая добрыми глазами:

- Очень любопытно. Я бы на вашем месте написал об этом рассказ в фантастической форме.

Я тогда отделалась шуткой: мол, писать рассказы не приходилось, да и вряд ли когда освою это занятие, нет у меня на это времени. Но в душу запало предложение Резо, и я все-таки записала эту историю, включив ее затем в рассказ "Верь себе" (Из фантастических странствий Юнии), который в конце 1984 года был опубликован в журнале "Юность".

Здесь я приведу эту историю в том виде, в каком познакомились с ней читатели журнала.

"Через несколько секунд Юния уже сидела на невысоком, поросшем травой холме. С высоты он был совсем незаметен, а находящиеся неподалеку пирамиды Юния, приземляясь, приняла за песчаные дюны четкой геометрической формы. Пирамид было три, одна большая и две поменьше, и стояли они, образуя треугольник. Было пустынно и безлюдно.

Лишь одинокое дерево...

Одинокое дерево, бесконечно знакомое, пугало и влекло Юнию. Она думала: подойти к нему или нет. Окажись рядом Сардис, он, конечно, сумел бы помочь ей. Она мгновенно осознала, что мысль ее услышана. Сардис стоял под деревом и манил ее. В одной руке он держал каменную чашу, обвитую змеей, другая рука сжимала жезл, рукоять которого была украшена головой утконоса.

Юния подошла к дереву и увидела, что у самого его основания, там, где корни уходили под землю, зияла воронка. Сардис одобряюще кивнул ей, и Юния смело спустилась в нее. Воронка переходила в узкий туннель. Юния продолжала послушно следовать за Сардисом, хотя иногда теряла его из виду. Чтобы не утратить ощущения времени, она считала шаги, и когда досчитала до тысячи, то оказалась... в глубине Земли, под третьей пирамидой. Здесь светило солнце, и дурманил запах цветов. Среди цветов лежала плита саркофага с искусно высеченным барельефом: женщина вполоборота к Юнии.

Женщина была молода, одета в праздничный наряд и, казалось, не сводила пристального взгляда с Юнии. Редкой красоты ожерелье и браслеты украшали ее руки и шею. Простого, изящного плетения цепь с крупными подвесками обрамляла ее лоб, волосы и спускалась на грудь.

Рядом с саркофагом лежала еще одна плита - поменьше, испещренная какими-то знаками. Что гласил этот текст на непонятном ей языке? Юния догадывалась лишь, что читать надо справа налево.

В изножье и в изголовье саркофага застыли два сфинкса. Они веками смотрели друг другу в глаза, и каждый из них, казалось, уже давно разгадал загадку другого. Сфинксы были словно живые, и Юнии захотелось прикоснуться к ним, погладить. А в молодой женщине, изображенной на барельефе, она все более явно узнавала себя: да, это ее лоб, глаза, губы и даже ее привычное выражение лица. Значит, и надпись... О, если бы ей открылось, что там сказано! Внезапно Юния ощутила гнетущее одиночество. Потемнело в глазах. Нарастающая тяжесть и удушье парализовывали ее.

Она уже из последних сил противилась слиянию с каменным барельефом, когда услышала голос Сардиса:

- Знай, Юния, это ты, хотя она о тебе не ведает. Ты есть и всегда была. Время едино и неделимо, в этом суть вечности. Надо помнить себя в прошлом и искать в настоящем. Твой путь-это путь страданий, свершений и чудес. Смотри в себя, Юния, и ничего не бойся..."

Тогда в конце своего рассказа я засмеялась и объяснила Резо Табукашвили, что, кажется, сумела немного расшифровать надпись на плите, но это пока тайна. Я была почти уверена, что на плите написана загадка моей жизни, мой путь. Я выбрала этот путь сама - тяжелый и тернистый - на благо людей. И я всегда чувствовала, что иду верной дорогой, что каждый шаг обязана преодолевать постепенно, испытав все положенные мне трудности. Сейчас я твердо знаю, что смогу пройти этот путь...

Я искала себя в настоящем, не забывая прошлого, и стремилась приблизить будущее.

Я продолжала лечить, специалисты и журналисты продолжали горячо обо мне спорить, появлялись новые публикации.

16 августа 1980 года "Комсомольская правда" напечатала статью Льва Колодного "На прогулку в биополе?" с интригующим подзаголовком "Репортаж о встрече с человеком, обладающим неразгаданным пока даром природы".

В начале нашего знакомства Лев Колодный очень просил меня продемонстрировать ему некоторые мои возможности. Он был удивлен искренне и восторженно, но не это главное. Он по-настоящему хотел докопаться до истины, понять и объяснить присущий мне дар. И все же, как и все, он жаждал ощутить необычное, проверить мое воздействие на себе.

Вот как описал Лев Колодный это в одной из своих статей.

"Хочется увидеть нечто... еще более поразительное. И хотя я не говорю об этом вслух, Джуна, конечно, понимает мое состояние. Без всякой просьбы говорит, поводя перед моим лицом раскрытой ладонью руки:

- Один ваш глаз почему-то сигналит мне намного слабее, чем другой.

- Какой?

- Правый...

Да. Правый глаз у меня с детства плохо видит, хотя внешне это никак не проявляется. И еще добавила Джуна:

- У вас, должно быть, болит голова...

Это тоже было чистейшей правдой, потому что перед нашей встречей я долго не мог заснуть, а встать пришлось рано.

Кажется, я дождался, чего хотел. Подойдя ко мне, она легонько провела руками, погладив меня по голове, как маленького. Точно повеяло прохладой. И боль улетучилась, унесенная этим ветерком. Так бывает, когда входишь в лес".

Одним словом, Лев Колодный написал свой репортаж увлеченно, с глубокой заинтересованностью в моем деле и убежденностью в необходимости создания современного специализированного научного центра, где бы всесторонне занимались изучением биополя. Ведь поскольку это поле есть в природе, его, наверное, можно смоделировать искусственным путем... А тогда мы получим долгожданное лекарство для всех.

И с того дня Лев Колодный ни разу от этой идеи не отступил. Более того, он стал одним из самых убежденных моих сторонников. Я ценю в Колодном его честность и прямоту. Он и сегодня плечом к плечу со мной борется за создание "лекарства для всех". Трудностей на нашем пути - ожидаемых или неожиданных - встречалось много, и нередко Лев Колодный, отложив в сторону рукопись очередной своей книги о Москве, отважно бросался эти трудности преодолевать.

Но тогда мне было важно, что он не ограничился только своим увлекательным репортажем, а провел своеобразный социологический опрос, направив известным ученым письма с просьбой прокомментировать его выступление в "Комсомольской правде". Многие из них откликнулись на эту просьбу. Академики Б. Е. Патон, В. А. Трапезников, В. А. Котельников, А. Н. Тихонов и другие отметили важность этой проблемы, необходимость ее всестороннего изучения.

"Причина этих явлений пока неизвестна, но отмахиваться от непознанного нельзя, не рискуя погубить науку" - так написал крупный советский ученый В. А. Трапезников.

В "Комсомольской правде" появился комментарий к этой статье Героя Социалистического Труда Ю. Б. Кобзарева, академика с мировым именем. Ученый, ознакомившись с некоторыми документами о моей деятельности, заявил:

"Да, подобные явления - факт, реальность, не мистика.

Во все времена существовали люди, занимающиеся целительством с помощью наложения или приближения рук. Есть такие люди и в наши дни".

Далее Ю. Б. Кобзарев показал, как уже изучаются подобные явления. Руки обладателей такого феномена генерируют акустические импульсы, эти импульсы могут восприниматься на слух и регистрироваться звукозаписывающей аппаратурой.

Академик Ю. Б. Кобзарев упомянул и о том, что зафиксировано излучение некоторыми целителями и электромагнитных волн оптического диапазона - их можно увидеть глазами и зарегистрировать фотоэлектронной аппаратурой или на фотопленке, а далее следовал очень важный для меня вывод:

"Эти факты заставляют предполагать, что лечение обеспечивается не только и не столько воздействием на организм через психику, сколько прямым физическим воздействием... Можно думать, что прекращение кровотечения, заживление ран и язв происходит также в основном за счет генерируемых ими физических полей.

Об этих полях и о роли, которую они играют в жизни, и в частности в экстраординарных психофизических явлениях, мы до сих пор почти ничего не знаем. Важность исследования этих полей, изучения механизма их воздействия на организм вряд ли можно переоценить. Эти исследования, безусловно, откроют новые горизонты в ряде областей науки о живом, в первую очередь в медицине".

Как ободрили и окрылили меня эти слова. Ведь к этому времени я уже жила в Москве, городе, который считаю средоточием мировой науки, начала искать и находить сторонников среди ученых, чтобы вместе с ними открыть то "лекарство для всех", о котором писал в своем репортаже Лев Колодный.

Мне жалко было покидать Тбилиси, до боли в сердце трудно было расставаться с друзьями, ведь многие из них, узнав о моем решении, поначалу обиделись на меня смертельно. Потом, к счастью, все поняли...

То, что сделано, сделано и для их блага.

https://www.fdoctor.ru/